Два ангела на плечах. О прозе Петра Алешкина - Коллектив авторов

Характер у режиссера действительно был жуткий, но кое-как поладили. Впрочем, когда сели за сценарий в киношном доме творчества в Матвеевском, скорую помощь пришлось вызывать. Режиссера свалил инфаркт. Так ничем все и кончилось.

Алешкин толкнулся еще пару раз в двери киностудий и понял: нет, не его это дело! Деликатесная черная икра киноискусства ему не светила. Впереди ждал черный, зачастую горький хлеб русского писателя.

Вторая книга, выстраданная в сибирском общежитии, была уже по-настоящему хорошей прозой.

Как известно, писатели рождаются в провинции, а умирают в Москве. Но – «Москва слезам не верит», «Москва бьет с носка» и т. д. Без прописки в Москве на работу не брали, без работы не прописывали.

Они сидели с Таней весной 1979 в крошечной комнатушке подмосковного женского общежития и не знали, что же им делать дальше.

Таня была тоже из Масловки, московская заводская лимита.

И вдруг ее как озарило! Она взяла свой и Петин паспорт, положила их рядом на подоконнике. Раскрыла свой, разогнула скрепки и вынула листочки с ее общежитской пропиской. Потом таким же образом вставила листочки в его паспорт, согнула скрепки.

Как ни странно, в московской конторе, куда Алешкин пришел наниматься плотником, подлога никто не заметил.

И только Таня, меняя вечером паспортные листки, ахнула: паспорт у Алешкина был харьковский, украинский, а он толще российского – номера страничек не совпадали! Бог помог! – подумала она.

В этой крохотной комнатке женского общежития он написал свою третью книгу. Стола не было, он бы туда не влез. Писал, лежа на кровати, подложив подушку. Когда уставал, брал гитару:

Кто мне сказал, что во мгле заметеленнойГлохнет покинутый луг?Кто мне сказал, что надежды потеряны?Кто это выдумал, друг?

Назвал книгу «Тихие дни осени» и отнес в молодежную редакцию издательства «Современник». Когда ее вернули с отрицательной рецензией, он вынул рецензию из папки и отдал рукопись в соседнюю комнату – в редакцию прозы. Там сначала брать не хотели: молод, не член Союза писателей. Но узнав, что у автора уже есть книги, с неохотой взяли. Незнакомых молодых авторов в издательствах не любили. Рецензировали два раза. И обе рецензии были весьма положительными.

Книга вышла, и это уже был заметный успех!

Начали печатать московские журналы. Алешкин вдруг получает телеграмму из журнала «Знамя» с просьбой зайти к ним в редакцию прозы. Дело в том, что рукопись новой книги он отнес в издательство «Московский рабочий», где ее отдали на рецензию завпрозой Наталье Ивановой. Той понравилась повесть «В новом доме» и ее решили опубликовать в журнале. Впервые столкнулся Алешкин с настоящими московскими редакторами-профессионалами. Когда он увидел свою повесть правленой, в глазах помутнело. Она была вся исчеркана. Перебирая страницу за страницей, он убеждался, что редакторы правы! Как далеко было еще до совершенства.

И вот – чудо! Он становится своим среди этого высоколобого таинственного ордена редакторов. Его берут с улицы, по конкурсу, в издательство «Молодая гвардия». Это был 1982 год. А спустя два года за придуманную им книгу Алешкина награждают Серебряной медалью ВДНХ, а еще через год он становится заведующим редакцией.

Работа была интересной, азартной. Алешкин и сам заводился, и заводил других. Постепенно вся авторская молодежь перетекала из редакции «по работе с молодыми» к Алешкину. Там было интереснее, там клокотала жизнь, то и дело возникали идеи новых книг.

Не всем это пришлось по нраву. «Слишком много на себя берет», – ворчали те, кто ничего сам придумать не мог. Исходили желчью завистники, пошли всякие придирки, пакости. Многого он тогда не понимал. В аппаратной игре был не силен. Потом, уже спустя годы, ему рассказали, как он встал кое-кому поперек горла…

Алешкин уходит из издательства. Это был смелый шаг, но ведь хотелось писать свое! Сколько тем и замыслов лежало в ящике наконец-то обретенного стола! И – за уже сделанное, и как аванс на будущее его принимают в Союз писателей.

Эти годы, 1988—1989, были для Петра Алешкина самыми плодотворными. Он закончил романы «Заросли», «Трясина», первую книгу романа «Время великой скорби», написал несколько повестей и рассказов.

Теперь часто приходится слышать, что рассказ оскудевает и для «малой формы» наступили тяжелые времена. Распространяется убеждение о главенствующей роли в литературе эпических крупных форм. Считается, что рассказ, даже отличный, все же уступает по своему значению и весу роману. Но вспомним, что в русской литературе ХIХ века, где есть великий роман, рассказ никогда не занимал подчиненного положения, определившись сразу как самостоятельная ценность.

Иногда мне кажется, что рассказы Алешкина есть не что иное, как спрессованные мастерской силой его искусства романы.

Это видится даже в ранних рассказах.

Рассказ «Прости меня», написанный еще в 1974 году.

Рассказ полифоничен. Одни и те же события видятся по-своему разными героями. Думаю, в то время, Алешкин, смутно ощущая свое одиночество, перенес его на персонажей рассказа. Все они чудовищно одиноки. Одинок студент Алеша, по-своему мучается в своем одиночестве блатной Паня и, что самое удивительное, одинока, казалось бы, счастливая Люба.

Убога жизнь этих людей. Убоги их радости. Алешкин рисует не столько портрет человека, сколько портрет времени. Плохой человек убивает хорошего. Но все это в контексте социалистической эпохи. Недаром этот рассказ напечатали только в 1992 году.

Я сейчас не буду говорить о языке, хотя, например, из одного лишь первого абзаца уже полностью виден человек, его характер, да и, пожалуй, сама его жизнь: это застенчивый, мечтательный молодой человек, живущий в ожидании чуда:

«В двери читального зала Алеша столкнулся с входившим парнем. Тот буркнул что-то невнятное. Алеше послышалось „цыц, прыщ!“, но было похоже и на „Прошу прощения“. Алеша неловко уступил дорогу, открывалась лишь одна половинка двери, и извинился. Потом медленно спустился по ступеням и побрел мимо высоких окон читального зала».

Творческий метод Алешкина с его тщательной проработкой подробностей и деталей именно потому и оказывается далеким от натуралистической манеры изображения жизни, что за каждой такой деталью и подробностью перед нами вырисовываются характеры людей, смысл событий, а за ними – та самая «общая идея».

Обратимся к одному из последних рассказов Алешкина – «Лагерная учительница», опубликованному в журнале «Октябрь».

По своей лирической тональности, душевной теплоте и таланту он, как мне кажется, приближается к последним рассказам Юрия Казакова – «Свечечка» и «Во сне ты горько плакал».

Рассказ начинается просто, обыденно, даже приземленно.

«Был декабрь. Постоянной работы в колхозе не было. И я два раза в неделю вместе с тремя мужиками и трактористом возил солому с полей коровам на корм. Утром, часов в девять, мы собирались в теплушке на ферме, резались в карты в дурачка до одиннадцати, а потом ехали в поле на тракторе. Сгорбившись, подняв воротники от холода, сидели мы на больших тракторных санях, срубленных специально для перевозки соломы. Снежная пыль от гусениц осыпала нас всю дорогу. Мы останавливались возле омета, вокруг которого весь снег был испещрен заячьими следами, накладывали воз. Потом, если погода была солнечная, не мело, делали в омете конуру и снова начинали играть в карты, пока низкое солнце не коснется горизонта. Возвращались всегда затемно».

А между тем, это щемящая история о трагической любви. О любви, которую человек сохранил на всю жизнь.

По недоразумению, девятнадцатилетний парень осужден и попадает в колонию. Он пишет стихи, а в лагерном клубе среди разных кружков – и литературный. С удивлением встречает там наш герой Белый своего лагерного бригадира, уголовника со стажем.

«Калган писал о пиратах, о капитане Флинте. В главе романа, которую он читал, мелькали красивые названия: Бискайский залив, Карибское море, Сарагоса, Бильбао. Он читал, а я видел перед собой не лысого мужика со вспотевшим лбом и ноздреватым носом, а романтического мальчишку, мечтающего о дальних землях и морях, где он непременно побывает, когда вырастет, не подозревающего, что вся его жизнь пройдет в лагерях, а каравеллы и пальмы он каждую неделю будет видеть только в бане, выколотыми у себя на животе».

Кружок ведет учительница Ирина Ивановна. Ее первое появление Белый не забудет уже никогда в жизни:

«Мы повернулись к двери и молча стали смотреть сквозь стеллажи, как невысокого роста женщина, стоя спиной к нам, снимает коричневую искусственную шубку, вешает на гвоздь, снимает белую пуховую шаль, встряхивает иссиня-черными густыми волосами до плеч, проводит несколько раз по ним расческой, поворачивается и с улыбкой идет к нам меж стеллажей, чуточку развернув одно плечо вперед, чтобы не задеть книги на полках. Не помню, какой я рисовал себе перед встречей эту лагерную учительницу литературы.